Середенко Игорь

36 Будд
(рассказ)

Когда поднялась Катя – душа нашей компании, все поутихли, в ожидании ее новых идей. Веселье старых друзей подходило к концу, и мы были уверенны, что Катя, чья гибкая и стройная фигура была не подвластна времени, хотя минуло десять лет с тех пор, как мы начали ежегодно собираться – для поддержания дружбы, придумала для нас очередную историю с забавным концом. Ведь всем нам было хорошо известно, что у доктора медицины, всегда найдется в запасе пару удивительных рассказов из врачебной практики. Ее взгляд, который так притягивал нас еще в студенческие годы, остановился на Гурьеве Жене. Он сидел на диване, с каким-то невеселым видом, скрестив ноги и поглаживая свою короткую бороду. Казалось, что он о чем-то вспоминал. Маша, небольшого роста, симпатичная брюнетка, с карими глазами, эта очаровательная болтушка, знающая все обо всех, и ничего конкретно о каждом, подошла к Кате и что-то шепнула ей на ухо, указывая в сторону хмурого Гурьева.
‒ Кажется, Женя, ты единственный из нас, кто сегодня не проронил ни слова, – сказала Катя. – В прошлый раз ты порадовал нас довольно курьезной историей о стоматологе из вашей клиники.
‒ И обещал нам новую историю, – добавила Маша. Ее глаза заблестели, глядя на Гурьева, в ожидании необычного рассказа.
Гурьев покачал головой, как если бы согласился.
‒ Ну, Женя, раз обещал, то слово за тобой, – поддержал Катю Сергей, сидевший рядом с Женей. – Садись в кресло.
‒ Спасибо, Сергей, но я останусь на своем месте, – ответил Гурьев.
Друзья стали двигаться поближе к рассказчику.
‒ Не знаю, право, с чего начать, – сказал Гурьев. – По-правде говоря, я сегодня не готовил историю, которую вы ожидаете.
Он посмотрел с какой-то рассеянностью на дам, оживленно и в нетерпении ожидающих от него необычной истории.
‒ Женя, – сказала Катя, в глазах которой появилось женское любопытство. – Нам всем знакома твоя робость, еще со студенческих лет.
В комнате послышался легкий женский смешок.
‒ Ты, наверняка, что-то принес для своих друзей, – продолжила Катя, поглядывая на Гурьева, который от волнения постукивал пальцами по подлокотнику дивана.
‒ Даже, если эта история имеет грустный конец, – сказала Катя, – все равно, мы просим ее нам рассказать. Все мы медики и за десять лет практики навидались разного, поэтому и не надейся, что ты нас испугаешь, ну, разве что, взволнуешь.
‒ Хорошо, Катя, – сдался Гурьев. – Но предупреждаю, особенно женщин, вы сами вынудили меня к этому. – На этот раз, друзья не увидели на его лице той улыбки и нетерпения, которые он испытывал в прошлом году, когда рассказывал забавный случай из жизни стоматолога.
‒ Как вы догадались, – продолжил Гурьев, вынимая из внутреннего кармана пиджака небольшую тетрадь сложенную пополам, – речь пойдет не о веселом случае.
Улыбки с лиц друзей исчезли, голоса затихли.
‒ Эта история поразила меня глубиной переживаний и той тайной, о которой порой не раз задумываешься, пытаясь разгадать ее причину. – Он развернул тетрадь, открыв первую страницу. – Сегодня я буду не совсем рассказчик, а лишь прочту вам дневник одной женщины, очень богатой, властной, одной из тех умных женщин, которых можно назвать железные леди. Ее муж скончался три года назад. Умер он в возрасте шестидесяти пяти лет, оставив своей молодой жене приличное состояние. Я говорю «молодой», потому что разница между супругами составляла почти тридцать лет. Да, друзья, такое бывает. Нельзя сказать, что эта женщина не любила своего мужа или была неверна ему, напротив, она отдала ему свои лучшие годы и ни разу об этом не пожалела. Она уважала своего мужа и помогала ему во всем.
Это была, как я уже сказал, сильная женщина. Она помогала мужу вести дела. Сперва она была его секретарем, а когда стала его женой, то поднялась в карьере до управляющего одного из филиалов денежной империи мужа, а вскоре стала его лучшим помощником и советчиком во всем семейном бизнесе.
Детей у них долгое время не было, как это бывает, когда оба супруга увлечены бизнесом. Но вот однажды, Бог сжалился над супругами, и в их семье появился ребенок. Они были счастливы. Мальчик имел черты обоих родителей, улыбчивый, милый, с синими глазками. Однако спустя год муж умер. По завещанию, которое оставил муж, вся империя бизнеса перешла жене. Не прошло и трех лет, как новая беда нагрянула в их дом.
Гурьев вынул из бокового кармана продолговатый футляр, аккуратно, как он обычно это делал, вынул из него очки и надел их на нос.
‒ Эта женщина писала дневник – то ли по привычке, то ли ради сына. Не спрашивайте, как он попал ко мне. Могу лишь сказать, что до того, как я начал читать его, я не был знаком с автором дневника. Более того, эта женщина даже не была пациенткой частной клиники, в которой я работаю. Сейчас это уже не имеет значения. После того, как я прочту вам эти записи, вы сделаете свои выводы. Может они совпадут с решением автора этого дневника.

10 сентября.
Я не могу в это поверить. Почему? За что? Еще месяц назад мой малыш был совершенно здоров. Он бегал по зеленной лужайке, радовался солнцу, играл, его детский звонкий голосок, казалось, окутал и оживил наш сад и дом. Мой милый малыш. Какая солнечная улыбка сияла на твоем лице. Но что случилось? Почему ты стал грустным, словно увядший цветочек? Куда делась твоя резвость и тот озорной блеск в твоих маленьких синих глазках?

11 сентября.
Почему люди такие жестокие? Доктор сказал, что шансов вылечить моего малыша нет. Я не знала, что когда-нибудь услышу приговор жизни для нас обоих – для меня и моего малыша. Если жизнь отворачивается от него, то и мне она не нужна. Если мир отказывается от него, то и я откажусь от этого мира. Вот эти слова, жестокие, но именно так прозвучал приговор: «острый миелобластный лейкоз». Никогда не знаешь истинный смысл слов, когда они не касаются тебя лично. Эти три слова обрушили, уничтожили всю мою жизнь. Помню, что слезы, внезапно всплывшие на моих глазах и ком, образовавшийся в моем горле, не давали мне возможности разглядеть лицо доктора, выносившего этот приговор, не смогла я сказать и что-то в ответ, хотя бы «нет!», «вы что-то напутали». Словно сквозь жуткий сон, я услышала его отдельные слова: «… с огромной степенью вероятности рецидивов… с высокой тромбоцитопенией и лейкоцитозом».

17 сентября.
Всю неделю не спадала температура, затем появились синяки на теле, из десен текла кровь. Доктор приходил каждый день, давал какие-то лекарства, велел нанять сиделку, что бы я могла поспать, но я отказалась. Если шансов у него не было, и это последние его дни, то я хочу провести их у его детской кроватки, рядом со своим сыном.
Мария, моя экономка, единственный мой помощник. Других я не хотела видеть. Мария, эта юная девушка лет двадцати пяти, помогала мне во всем. Она навещала нас, приходила в нашу VIP палату, где мы вдвоем находились.

18 сентября.
Доктор сказал, что бы мы молились, что если есть на свете чудо, то именно оно только нам и поможет.

19 сентября.
Я плакала всю ночь, не вставая с кресла, не отходя от кроватки. Моя рука касалась его нежного тельца. Ночью он сопел, но спокойно спал. Такой маленький…боже, он ведь ничего не знает, ни о чем не догадывается. Все еще считает, что это просто ангина.
Мечтает вновь играть на лужайке в саду со своим милым желтым псом. Сегодня он стоял в кроватке, подолгу смотрел в окно и даже махал кому-то ручонкой. Я отодвинула вазон азалии, и посмотрела в окно, где внизу увидела какого-то китайца, по-видимому, садовника, работающего в саду, рядом с оранжереей.
Я наклонилась к его груди, что бы не показывать слез. Я чувствовала его маленькие ручки, как он пальчиками расчесывал мои густые черные волосы. Нет, я не могу ему сказать. И не скажу. Не смогу повторить эти три страшных слова, которые так легко произнес доктор. Не смогу сказать ему правду, глядя в его детские, наивные, слегка потускневшие небесные глаза.

20 сентября.
Он попросил плюшевого зайчика, которого я подарила ему почти год назад на день его рождения. Это его любимая игрушка. Попросила Марию принести зайчика. Он гладил его своими, такими маленькими, такими родными ручонками. Я не сдержалась и стала целовать его ножки, ручки, животик, личико. Боже, как приятно он пахнет. Для меня нет ничего лучше этого запаха.
‒ Мам, ты чего? – произнес он, не понимая, что со мной.
Я не смогла ему ответить. Впервые в жизни, я не смогла ответить моему малышу. Слезы текли градом по обеим щекам.
‒ Мам, ты почему плачешь?
‒ Я не плачу, – солгала я. Боясь, что он увидит, я отвернулась, вытирая простыню лицо.

21 сентября.
Я не верила врачу, когда он вновь навестил нас. Сказала ему, что заплачу любую сумму, все, что он пожелает. Но доктор лишь покачал головой, сказав:
‒ Поверьте, мы делаем все, что в наших силах. У вас лучшая в отделении палата. Здесь ребенок будет чувствовать себя, как дома. Здесь уютно, тепло, наши медсестры все опытные… – я прервала его.
‒ Нет, – сказала я, – он никогда не будет чувствовать себя лучше, чем дома. К этим игрушкам он не прикасается. Я велела своей экономке принести из дому его вещи и игрушки.
‒ Очень хорошо, прекрасная идея. Я возьму у малыша некоторые анализы, и поставим ему капельницу. Ему станет лучше. Попробуем очистить кровь.
Вечером играл у окна, по-видимому, общаясь с садовником. Наша палата, которую я называю комнатой, находится на втором этаже. За окном много зелени, ухоженный сад.

22 сентября.
Видимо, я уснула в кресле. Меня разбудила Мария, сказала, что скоро зайдет доктор с результатом анализов. Малыш спал.
‒ Мне не чем вас обрадовать, – начал доктор. – Увы… вам понадобятся силы, – сказал он, глядя на мое утомленное от недосыпания лицо. – Вы плохо питаетесь, вам надо поспать.
‒ Доктор, я не маленькая девочка, я сильная женщина. Говорите все, как есть, – строго сказала я.
‒ Хорошо, – доктор, казалось, все еще колебался. – В вашем случае, лейкоз оказался очень агрессивным, много бластных клеток мы обнаружили в его крови. Просто удивительно, что малыш так хорошо выглядит. Но внутри у него ужас, поражены многие органы…
Я слушала его, а сама думала, как бы ни свалиться, не показать ему, что слаба, что некоторые слова уже не воспринимаются сознанием.
‒ Кровеносная система практически не функционирует, – продолжал доктор. – Разумеется, мы делаем все возможное, на что способна нынешняя медицина. Мы будем продолжать бороться, но шансов с каждым днем у нас очень мало.
У меня все поплыло перед глазами, я уже не воспринимала его слова, мысли путались, голова гудела от волнения и кружилась. Очнулась я в своей постели. Очевидно, я потеряла сознание и меня уложили в кровать. Не могу вспомнить подробности. Помню, что как только я пришла в себя, и увидела свет ламп на потолке, меня посетила мысль: этого не может быть! Почему произошло это со мной? За что? Что я в жизни сделала плохого? Где и когда согрешила?
Мне показалось, что все эти чудовищные мысли не покидали мой мозг, а лишь прятались там, словно безобразные, зловещие тени, ожидая, что бы однажды наброситься на мое бесчувственное тело и сожрать его. Нет этому не бывать. Я сильная, я смогу.
Я поднялась и подошла к кроватке, где спал малыш. В кресле я увидела спящую Марию. Бедная моя, теперь все домашние заботы и моя беда коснулись и ее. Мария рассказала мне, как я потеряла сознание, как они с доктором отнесли и уложили меня в кровать. Доктор распорядился о сиделке – опытной медсестре, что бы она наблюдала за мальчиком.
Когда появилась сиделка, я сразу же выставила ее за дверь, но потом, передумала и вернула ее, извинившись. Очевидно, я уже не соображала что делаю. Пусть будет так, ведь я могу вновь потерять сознание, а малышу нужен уход и наблюдение. Женщина показалась мне опытной и заботливой, но меня она все равно заменить не сможет. Ни одна женщина в мире не сможет заменить мать. Поэтому, я попросила ее лишь заменять меня, когда я почувствую слабость, и решу отдохнуть.

24 сентября.
Сегодня доктор сказал, что у нас есть шанс. Один из миллиона, но он есть. Это надежда, ведь он может быть нашим.
Доктор и медсестра вживили, под наркозом, катетер, затем поставили малышу капельницу. Видимо, его кровь не справляется с болезнью и ей нужна помощь извне. Он сильный, мой малыш, все вынес молча, ни разу не заплакал. Он спит, пьет лекарства, кушает. Мария приносит бульоны, чай. Я кормлю его с ложечки, как когда-то, когда он был совсем крохой. Теперь ему почти четыре, не хватает каких-нибудь две недели. Хочет посмотреть в окно. Он похож на папу, когда серьезный. И вот теперь: как он на него похож! Только сейчас он не задумчивый, а грустный. Почему? Куда делась его веселость?

25 сентября.
Стала плохо себя чувствовать, видимо, сказалось недосыпание, плохо питаюсь, есть не хочется, – какое тут питание, когда моему маленькому плохо. Медсестра дала мне какие-то таблетки, что бы успокоить, рекомендовала лечь поспать, но я отказалась. Все жду, когда Мария принесет суп, и смогу покормить моего малыша.
Звонил управляющий компанией, что-то говорил, я не разобрала. Не могу сейчас заниматься бизнесом, отложила все дела на неделю. Думаю, что он справится без меня, не зря же он получает у меня зарплату.
Села у кроватки в кресло. Малыш тихо спит, слышно его неравномерное дыхание, а еще слышен писк, противный писк прибора, к которому подключена и зависит от него жизнь моего сана.

26 сентября.
Всю ночь, то засыпаю, то просыпаюсь, прислушиваюсь к прибору и тихому дыханию малыша.
Слава богу, он проснулся бодреньким, захотел кушать. Медсестра сообщила, после осмотра, что оттек лимфоузлов уменьшился. Впервые за месяц я увидела у него улыбку, когда ему разрешили подняться, и он смог дотянуться до окна и увидеть там садовника – этого старого китайца, который работает здесь, как я узнала от медсестры, всего несколько месяцев. Его работа в саду выше всяких похвал. Внимательный, трудолюбивый, аккуратный, он копошился в саду или оранжерее с цветами по пол дня, потом куда-то исчезал. Я почти ничего о нём не знаю, но всякий раз радуюсь, когда мой малыш играет с ним у окна. Похоже, что они нашли общий язык, язык жестов, понятных лишь им двоим.
‒ Му, – произнес малыш, тыча пальцем в окно, – он придет ко мне.
Мне показалось, что это был вопрос. Я не сразу догадалась, откуда он знает имя садовника, ведь мы не выходили в сад. Но потом подумала, что он мог узнать его имя от медсестры, которая говорила со мной о садовнике. Может я, разговаривая с ней, не услышала или пропустила мимо ушей его имя, но малыш запомнил. А может, это имя придумал мой малыш, играя с садовником в какую-нибудь забавную игру, сидя за окном. Они ведь не могли разговаривать.
‒ Нет, он не сможет прийти… – ответила я, не зная, что сказать малышу, и стоит ли приглашать садовника к нам в комнату. Но, обнаружив на подоконнике вазон с засохшей азалией, я сказала, – хорошо, я подумаю.
Сегодня малыш играл с игрушками, которые принесла из дому Мария. Она принесла целую сумку различных игрушек: мигающих роботов, мягких плюшевых зверей, конструкторы. Мы завалили ими часть комнаты. Я бы ему купила все игрушки мира, только бы он чувствовал себя лучше.
‒ Вот поправишься, и мы с тобой поедем в самый большой магазин игрушек, – пообещала я ему.
В его синих, детских глазах, неотрывно глядящих на меня с доверием, проскальзывала серьезность, словно он повзрослел. Он пристально смотрел на меня и о чем-то думал.
‒ И гироборд купим? – сказал он по-деловому.
‒ Обязательно, только ты станешь на ножки, и мы…
‒ А в аквапарк поедем?
‒ Конечно, и в аквапарк, – сказала я, а сама почувствовала, как слезы скапливаются в глазах, в этих предательских сосудах. Еле сдерживаюсь.
‒ Ты не обманываешь? – он изучающе посмотрел мне в глаза. – Ты же всегда занята на работе.
‒ Нет, мой маленький, теперь я от тебя никуда не уйду, ни на какую работу, – обещаю я.
‒ Обещаешь?
‒ Клянусь.

27 сентября.
Малыш хорошо кушает, сегодня у него суп и компот. Играл роботом, пару раз улыбнулся, вспоминая, что придет китаец. Не ужали ему становится лучше, и это то самое чудо, о котором говорил доктор. Вместе мечтаем, как поедем за границу в Диснейленд. Я сказала ему, что это лучшее место для детей. Но только самые послушные и сильные туда едут. Благодаря моим словам он смог поесть немного супа вечером, от остального отказался. Уговорили лишь на чай, да и то, половину чашки.

28 сентября.
Была в церкви. Молилась у иконы Божией матери, защитнице детей. Священник уговорил прийти к нам в дом, что бы прогнать всю нечистую, и очистить покои детской. Я согласилась, наверное, была слабой. Я не суеверна и в Бога не верю, но теперь, готова поверить во что угодно, лишь бы мой мальчик жил. Я готова поменяться с ним местами. Пусть Бог, раз ему так угодно, заберет меня, а ему ставит жизнь и не трогает его. Хотя вряд ли Богом уготована для моей души райская жизнь, таков уж жестокий бизнес на земле – без обмана нельзя стать богатым.
Когда я вернулась, малыш крепко спал, словно был здоров, положив палец в рот. Вот только этот писк прибора, напоминал о скрытой угрозе. Вечером он проснулся, ел с аппетитом, словно неделю не питался. Медсестра сказала, что это хороший признак. Рассказал о своем сне, где он побывал в сказке, играя со сказочными героями. Вероятно, Мария утром читала ему новую книгу со сказками, которые затем приснились ему днем. Я обещала ему, что мы следующим летом обязательно посетим поляну «Сказок» в Ялте, и он своими глазами наяву увидит сказочных героев.

29 сентября.
Он вновь загрустил, его взгляд стал более томным, наполненный какой-то грустью, глаза вновь потускнели, как увядающий цветок. Вспомнила о засохшем цветке на подоконнике. Велела Марии, что бы она сообщила нянечкам о засохшем цветке и вазон унесли.
У малыша появилось новое слово «страшно».
‒ Не бойся, я рядом с тобой, я люблю тебя, и никто тебя не обидит. Все будет хорошо. Доктор вчера сказал, что лечение идет на пользу и ты скоро выздоровеешь.
Конечно доктор ничего не говорил, его вчера не было, но малышу нужна была вера, что бы он не сдавался.
Вечером попросил булочку, которую ел утром, теплую, с хрустящей корочкой. Это было трудно выполнить, ведь час был поздним. Но когда нянечка принесла разогретую в микроволновке булочку, он съел ее с аппетитом. Это хорошо, будем надеяться, что доктор не ошибся, когда говорил, что у нас есть шанс. Маленький, но есть. С трудом уговорила выпить таблетки. С грустью посматривал в темное окно, потом начал засыпать на боку. В рот положил резиновую рука Буратино и уснул. Я осторожно, что бы его не разбудить, вынула игрушку, и положила Буратино рядом с малышом. Поцеловала ножки моего малыша и укрыла его.
Я полагала, что все будет хорошо, нужно верить. Ночью задремала, одолел сон. Когда проснулась, осмотрела кроватку, укрыла малыша, видимо, он раскрылся ночью. Ворочается, что-то мешает ему спать, открывается. Я взяла его на руки, покачала. Неожиданно он открыл глазки и заплакал, но потом быстро уснул.

30 сентября.
Вечером я крепко уснула. Мария почти насильно отвела меня в постель, и подменила меня на ночь. Я проинструктировала ее и, вспомнив о засохшем цветке на подоконнике, велела ей позаботится о нем.
Не помню сколько я спала, но, проснувшись, в предрассветных сумерках поплелась к детской кроватке. Все было тихо. Свет я решила не включать, что бы не разбудить ребенка. Лишь монотонный писк прибора напоминал о трагедии. Я тихо позвала Марию, но она не отозвалась. Я обнаружила ее в кресле спящей. Устала, бедняжка. Лунный свет осторожно заглядывал в окно, освещая ножки ребенка и еще какой-то силуэт. Поначалу, я подумала, что это тень от прибора, но потом ужаснулась… кто-то сидел на полу у кроватки. «Медсестра», – промелькнуло у меня в голове. Приблизившись, я почувствовала, что какое-то странное оцепенение охватило и сковало мои движения. Это не была медсестра. Голова незнакомца была опущена на грудь, так, как если бы человек спал. И тут я с ужасом обнаружила, что его рука находилась на теле ребенка, прямо на груди, где стучало маленькое сердце моего малыша. Незнакомец что-то тихо бубнил себе под нос, едва слышно, словно тихий храп или свист. Я прислушалась, но ничего не поняла, язык был не знаком мне. Неожиданно он отнял руку с кровати. Мне показалось, что перед этим незнакомец что-то сунул в руку малыша. Но на это я не обратила особого внимания, потому что ярость вскипела в моей крови. Я очнулась, словно вышла из оцепенения, в котором находилась, по-видимому, от страха, во мне заполыхал гнев. В отчаянии, с яростью тигрицы, ребенку которой угрожала опасность, я набросилась на незнакомца. Мария проснулась, появился свет, ослепив меня. Незнакомец оказался садовником. Старый китаец был прижат к двери и смотрел на меня, как мне показалось, испуганными глазами ребенка. Вместе с Марией мы вывели его в коридор. Я отчитала всхлипывающую, сонную и растерянную Марию, а затем очередь настала старого китайца.
‒ Что вы делали у кроватки ребенка?! Как проникли в палату? – я оглянулась, но в коридоре никого не было.
Только здесь, в коридоре ко мне вернулся здравый смысл, и я начала вспоминать, как вчера вечером, просила Марию, что бы та передала садовнику мою просьбу: вынести засохший цветок.
Китаец пытался что-то объяснить, но его тарабарщину я не разобрала или не хотела слышать. По его глазам я поняла, что он плохо себя чувствует. Возможно был чем-то болен. Он находился больной у детской кроватки. Боже, какой ужас, он ведь может заразить моего сына.
‒ Ничего не хочу знать, – грозно произнесла я. – я передам главврачу о вашем проникновении в мою комнату, и вы будете уволены.
Китаец был спокоен, он лишь учтиво поклонился, произнеся напоследок:
‒ Плохая ци, очень плохая, – и, держась за стену одной рукой, не твердым шагом направился прочь.
‒ Надеюсь, не увижу его больше, ни в больнице, ни за окном в саду. Какой кошмар! А ты что делала? – набросилась я на Марию, еще сонную.
‒ Вы же сами велели мне вызвать его, что бы поменять вазон, помните, вчера, перед тем, как… – оправдывалась девушка.
‒ Да, помню, еще с ума не сошла. Но почему ночью? И что он делал у детской кроватки? – я смотрела на нее испепеляющим взглядом, понимая, что она не виновна. Трудно остановить гнев, когда он набрал обороты. Мария лишь всхлипывала, чуть не плача. Смотрела на меня невинным девичьим взглядом.
‒ Я так и поступила, – ответила девушка, ее слова прерывались всхлипыванием. – Но он вечером не появился. Ночью я не решалась выйти в сад, и поэтому решила, что он забыл или был чем-то занят. Я думала, что утром напомню ему. А потом… потом заснула.
‒ А он воспользовался этим, и тайком проник к ребенку. Он мог что угодно с ним сделать, если уже не сделал. Фу! – я с отвращением вспомнила этого старого китайца. – Грязный, больной, пришел к кроватки…
‒ Я виновата, – уже переходя на плачь, ответила девушка.
‒ Потрясающе! А дежурной медсестры в коридоре нет. Ладно, успокойся, на тебе вины нет. Я сама виновата… – успокаивала я Марию и себя заодно. – Утром разберемся. Идем к малышу.
Малыш спал, перевернувшись на бок. Не смотря он не проснулся на шум. На подоконнике я обнаружила вазон с засохшим цветком.
‒ Значит, я правильно сделала, что накричала на него. Как его там, Ян или Юн?
‒ Му, – поправила меня Мария.
‒ Не имеет значения. Утром я постараюсь, что бы его уволили, – я указала на вазон, на подоконнике. – Видишь, он ничего не сделал.
Неожиданно я увидела в руке малыша что-то черненькое, какую-то ленту, как мне показалось. Девушка тоже увидела, мы подошли к кроватке.
‒ Что это? – тихо, в ужасе произнесла я.
‒ Это четки китайца. Видите, 36 миниатюрных Будд. Да, я видела их у него. Это его. В спешке, забыл, наверное, – Мария протянула руку, что бы их взять из руки малыша. Но в этот момент пальцы малыша сжались, и он согнул руку, прижав ее к груди.
‒ А может это подарок от садовника? – придумала Мария.
‒ Ладно, пусть останутся. Но завтра утром пусть рассчитают этого китайца, не хочу видеть его. Он неприятен мне. На его место наймут другого, садовников много.
‒ Позвольте мне этим заняться, вам и так тяжело.
‒ Хорошо, Мария, – согласилась я.

1 октября.
Он проснулся рано утром, и тут же начал плакать. Мне даже показалось, что он плакал во сне, но я этого не слышала. Покачала его, он уснул. Лежит с открытым ротиком, веки вздрагивают, но он спит. Спит тревожно, всхлипывает, словно хочет проснуться, но потом вновь крепко засыпает.
Его ручки стали двигаться, словно что-то искать. Какая-то смутная тревога прокралась в мое материнское сердце. Страх окутал меня. Я не выдержала и позвала медсестру. Осмотрев малыша, она тут же позвонила врачу.
‒ Его срочно нужно увезти…
Я ничего не поняла и перебила ее от волнения:
‒ Как? Куда это увезти?
Но тут же услышала ответ:
‒ В реанимацию. Это срочно.
Вскоре появился доктор и еще несколько медсестер. Меня попросили не волноваться и не мешать. Началась беготня. Помню, что перед глазами мелькали люди в белых халатах, суетились. Их лица ничего хорошего не предвещали. Малыш спокойно лежал, не открывая глаз. Его нужно переодеть.
Но почему?! Он ведь всего лишь спит! Ласточка моя, просыпайся, уже утро, скоро завтракать будешь, говорила я себе, успокаиваясь. Мария принесет тебе бульон, чай, булочку с хрустящей корочкой, какую ты любишь. Куда вы его забираете? Это мое сердце, я не смогу без него, говорил, кричал мой внутренний голос.

Я целую ему глазки, он все спит, беру его на ручки. Появляется Мария. Вместе с ней одеваем его. Его ручки свисают, словно безжизненные. В руке замечаю четки тридцатки, оставленные китайцем. Они падают, но Мария успевает их поймать, кладет их на столик, рядом с кроваткой. Появляется доктор, весь встревоженный.
‒ Что случилось? – спрашиваю доктора. – Он ведь спит?
‒ Ваш ребенок в коме. Ему нужно сделать компьютерную томографию мозга.

Моего малыша увозят. Остаюсь одна. Пустота и холод пробирается внутрь меня, одиночество сжимает сердце, наполняя его бессмысленным существованием. Я не смогу без него. В спешке выбегаю из палаты, и в проеме сталкиваюсь с Марией. Она сообщает, что только что ей позвонил батюшка. Он пришел в наш дом. Вспоминаю, что вызвала его на утро… но в голове все путается, не могу вспомнить: зачем? Прошу Марию, что бы она сообщила священнику, что я передумала освятить дом. Не могу, не понимаю, как это я могла согласиться на такое. Рано еще священника вызывать. Он жив, он просто спит. Боже, какая я была дура, что согласилась принять священника у себя дома. Какие бы ни были мои поступки в прошлом, но все они не стоят и одной минуты жизни моего малыша. За твою улыбку я готова отдать все свои деньги, свою жизнь.

В надежде ожидаю в коридоре. Каждая минута кажется часом. Появляется доктор, вид грузный. Сообщает мне, что исследования мозга показали множественные кровоизлияния. Надежды нет. Этого не может быть! Он должен жить! Мы ведь летом собирались в Диснейленд. А как же поляна «Сказок», ведь он так мечтал туда попасть, мой маленький. Словно сквозь сон слышу: «…он на искусственной вентиляции легких».

Ночью в палате лежу одна, сна нет. Узнаю, что жизнь малыша поддерживается на максимальных дозах антибиотиков. Он еще жив, борется. Не выдержала, побежала к нему. Заглянула в специальную палату, где он лежал в реанимации. На большой койке лежит мой сыночек, такой маленький, беззащитный. Глазки закрыты, дыхание учащенное, во рту трубка, рядом аппаратура, вовсю работает, поддерживает жизнь. Не удержалась, подошла к кровати, дотронулась до его головки, такой хорошенькой, родной. Я люблю тебя, просыпайся. Я здесь, твоя мама. Я пришла.

3 октября.
Еще несколько бессонных ночей. Мой малыш в себя не приходит, все спит. Я не знаю сколько еще выдержу. Доктор предложил мне поехать домой, отдохнуть, поспать. Успокоив меня, сказав, что с мальчиком будет дежурить, и днем и ночью, опытная медсестра. Кома может продолжаться несколько дней, а может и больше, сказал он. Но я увидела в его глазах, что это конец. Он хочет меня успокоить, отправить подальше от палаты, где лежал мой сан. Каждый день может быть последним, и мой малыш может уйти из жизни, так и не взглянув на меня.
Осталась в нашей палате – VIP комнате. Легла в кровать. Одиноко. Я чувствовала себя всеми покинутой. Плакала часами. Прости меня, мой маленький! Прости за то, что кричала на тебя, злилась, когда ты был непослушным. Прости за то, что мало времени уделяла тебе. Сейчас я бы все отдала, только бы ты открыл свои самые прекрасные в мире глазки и посмотрел на меня. Прости меня, мой малыш. Я была плохой мамой, я не смогла уберечь тебя. Я во всем виновата, это за мои грехи ты сейчас страдаешь. Я могла бы тебе подарить тебе весь мир, целую жизнь. Я бы тебя всему научила, всему, что знаю. Мы бы побывали с тобой в Диснейленде, прошлись по поляне «Сказок» в Ялте. Я купила бы тебе гироборд, и ты ба целый день катался. Я проводила бы с тобой целые дни, кормила бы тебя, целовала твои маленькие ручки. Мой милый… мой хороший…

4 октября.
Доктор сообщил, что мой мальчик вышел из комы, и требует маму. По словам доктора, я поняла, что это последние часы, а быть может, минуты его жизни, которые были подарены мне каким-то чудом. Я выбежала из своей палаты, и вихрем прибежала к моему сынишке. Он молчал, глаза были открыты. Медсестра, поправив провода прибора и, забрав с собой колбу с анализом крови, с печальным видом вышла, не проронив ни слова, оставив нас наедине.
Я села на край кровати, положила руку ему на животик, поцеловала лобик, глазки. Какие они красивые, слегка потускневшие, но все еще…
‒ Я не могу умереть, – вдруг произнес мой малыш, глядя в мои глаза.
‒ Что? – я не поверила, что слышу это. – Почему ты должен умереть? Откуда ты взял это страшное слово?..
‒ Ты мне обещала пойти со мной в сказку, помнишь?
‒ Конечно, помню, – ответила я, чувствуя влагу на своих глазах. На этот раз я не отвернулась, что бы не потерять малыша. Теперь я хочу видеть его всегда. И пусть слезы мешают мне видеть его, но я не отвернусь.
‒ Мама, не плачь. Когда я проснулся, то не увидел тебя. Где ты была?
‒ Я теперь никогда тебя не покину, никогда, – я начала его целовать и плакать, остановить рыдания я не могла.
Появился доктор, весь встревоженный, за ним следом шли две медсестры. Моего малыша переложили на каталку и куда-то увезли. Неужели я никогда не увижу его? Неужели это конец? Не может быть, ведь он вышел из комы, он разговаривал со мной, ему стало лучше, сказала я доктору. Доктор был какой-то странный, задумчивый, словно он был не уверен в себе.
‒ Мы должны еще раз провести исследование мозга, – сказал он, размышляя, словно говорил это самому себе. – Анализы крови… они впервые…
‒ Что? Что впервые? – не выдержала я.
‒ Впервые дали положительный результат. Странно, но может мы ошиблись… подождите, – сказал он неопределенно, и исчез в коридорах клиники.
Неожиданно зазвонил мой телефон. Это была Марина. Она хотела узнать, как состояние ребенка. Я ничего не могла ей ответить, потому что даже доктор ничего толком не объяснил. Сказала лишь, что есть надежда.
‒ Сегодня утром я обнаружила… – сказала Мария, волнуясь. – Помните засохший цветок?
‒ Ты его до сих пор не вынесла? – спросила я, не гневаясь, сама не знаю почему. Возможно, гнев исчез за болью и слабостью.
‒ В этом нет необходимости. Дело в том, что рядом с ним начал пробиваться из земли новый цветочек. Он еще крошечный, с нежными лепестками, но уже уверенно тянется к солнцу.

10 октября.
Мой сынишка по-прежнему в палате. Доктор теперь уверен, что его маленький пациент будет жить, что болезнь отступает. Шансы на то, что страшная болезнь отдаст мне моего малыша, и он выздоровеет, были мизерными, но это произошло.
Сегодня в палату к моему сану заходило много врачей. Они стояли полукругом, изучая и удивляясь необычному ходу болезни. Им всем было крайне интересно неожиданное изменение в ходе болезни. Наш доктор сказал, что он удивительно быстро идет на поправку, раны внутри зарубцовываются, кровь восстанавливается. Он и его коллеги, половину из которых он пригласил из других клиник, что бы те могли воочию увидеть этот необычный случай. Все были поражены, как быстро исчезают очаги коварной болезни. Говорили о каком-то чуде. Мой сын был героем дня. К нам стали заглядывать люди с других палат, медперсонал. Доктор даже стал волноваться за малыша и велел никого не впускать.

5 ноября.
Мой малыш дома. Я счастлива, ведь теперь я выполню всё, что обещала ему. Он стал чаще улыбаться, играть с игрушками, с собакой.
Я заметила в его руках четки, те самые: 36 Будд, и вспомнила о старом китайце. Ведь я о нём ничего не знала, не запомнила даже его имени. Я дала распоряжение: всё выяснить о садовнике из клиники. Я чувствовала какую-то вину за собой.

15 ноября.
Я нахожусь на окраине города, в трущобах, по-видимому, здесь живут очень бедные люди. Боюсь выйти из лексуса, так грязно там было. Чувствую себя как-то не по себе.
Они живут в контейнерах, в старых ветхих домиках. Я приехала по адресу, который мне дали…
‒ На этом дневник обрывается, – сказал Гурьев, снимая очки и складывая пополам потертую тетрадку.
‒ Но, Женя, неужели ты думаешь, что мы тебя так отпустим, – сказала Катя, – не услышав до конца этой истории. Ведь ты знаешь его, правда?
‒ Знаю, Катюша, – сказал Гурьев. – Он и меня заинтриговал. Как ты, вероятно, догадалась, я был в свите тех врачей, которых пригласил мой хороший знакомый. Тот самый врач, лечивший этого маленького, пациента, перед мужеством которого отступила даже такая смертельная болезнь. Случай действительно небывалый. И, разумеется, я решил все проверить и разузнать.
‒ Мы ожидаем с нетерпением, – сказала Маша, эта маленькая болтушка. Даже она умолкла, когда рассказчик продолжил свою историю.
‒ Конечно, причиной внезапного выздоровления маленького пациента, можно назвать курс лечения, – продолжил Гурьев, – но его мать не ошибалась. Сердце подсказывало ей, что она совершила несправедливость по отношению к старому человеку, что тайна неожиданного выздоровления ее сына лежит вне известной нам науки, вне лекарств, вне приборов, которые всего лишь продлевали ему жизнь, увеличивая страдания.
Прибыв по указанному адресу, как я уже говорил, она застала китайца в убогой лачуге. Вонь, сырость, грязь не остановили женщину, привыкшую к комфортной роскошной жизни. Пол прогнил, рамы окон были разбиты или отсутствовали вовсе, на потолке виднелся черный налет, крыша протекала в нескольких местах, внутри гулял ветер, не смотря на засаленные занавеси, служившие дверьми. Дом состоял из двух маленьких комнат, с вздувшимися в нескольких местах стенами, пожелтевших от времени, крошечной прихожей. Наваленные в кучу старые вещи, от которых воняло, столетний шкафчик, металлическая кровать на доске, дряхлый холодильник с не закрывающейся дверцей – ее подпирала табуретка, – и покрытая засохшим налетом маленькая газовая конфорка, – вот и все его скромное хозяйство.

Мать мальчика предложила китайцу переехать в новую квартиру в центре города, но, к ее удивлению, старик наотрез отказался от переезда. Из-за его жены. Он объяснил это тем, что в этом доме пять лет назад погибла его жена, задохнувшись газом – несчастный случай, и теперь он никуда уезжать не хочет. Он спросил про мальчика: как он себя чувствует? Лучше ли ему стало? Это было просто поразительно, откуда он знал…
‒ Это ведь вы его вылечили? – спросила женщина, не выдержав.
‒ Плохая ци, очень тяжело, плохая ци, – повторил китаец, покачивая головой.
‒ Что это значит: «ци»? – спросила она.
‒ Ци – это энергия. Она везде, она живет в каждом. Я чистить ее в мальчик. Потом плохо было, голова болеть, силы уходить, совсем плохо, – пояснил он.
‒ А как вы теперь себя чувствуете?
‒ О, всё холосё. Теперь ци в норме.
‒ Что вы хотите, что бы я сделала для вас? Просите все, в чем нуждаетесь.
‒ Мне ничего не нужно, я все иметь, – он добродушно улыбнулся и поставил на конфорку чайник. – Вы моя гость, будем пить чай. Этот чай с моя родина, с Китая. Давно там не быть. Там осень красиво. Весна, лето все цветет, развитие, холосё.
‒ Хотите побывать дома? Я могу купить вам билеты…
‒ Нет, спасибо, не могу. Здесь привык, мой дом, жена, – сказал он с грустью, – она осень хотеть домой. Я был дурак, упрям, хотеть только тут жить. Но она простить меня, я знаю. Я говорить с ней, она живет здесь… ее душа, – пояснил он. – Не могу уехать.

От соседей, которые очень уважали старого Му, она узнала, что этот китаец у себя на родине был народным целителем, и теперь все его знают, как чудотворного брадобрея, который лечит людей одним лишь прикосновением ладоней. В округе все его называют мастером Му. У него много пациентов, даже есть ученики.
Гурьев замолчал, поглаживая небольшую черную бородку, которая так шла ему.
‒ Ну, а дальше что? – с нетерпением спросила Маша. – Она вернула китайца на работу, садовником?
‒ Нет, Машенька, но она исправила свою ошибку – достойно настоящего бизнесмена. Она построила, для старого мастера, рядом с его лачугой, прекрасный дом, в котором, помимо трех просторных комнат и большой кухни, имеется небольшой зал, где бывший садовник, любитель растений, мог принимать больных, делая им иглоукалывание, точечный массаж и лечил бы их своими волшебными руками.

После этого случая я узнал – мне это было интересно, как медику, – что на Востоке, в Китае и Тибете есть целые клиники и институты по изучению и практике жизненной энергии ци, которая живет в каждом из нас. Я не знаю из чего она состоит, из каких молекул существует, в каком симбиозе находится по отношению к нам, но о ее воздействие на человека я узнал воочию, и поведал вам в своем рассказе, про этот уникальный случай, где смерть явно спасовала перед жизнью.

А четки 36 Будд, которые оставил старый китаец в слабой руке малыша, мать хранит у себя, как подарок мастера, совершившего подвиг, спасшего маленькое сердце и вернувшего матери веру в жизнь. Теперь у нее с сыном есть часть огромного мира, что бы исследовать его, и целая жизнь, что бы ее пройти.

 

Середенко Игорь

36 Будд
(рассказ)